«А что, собственно, изменилось?»
Как ни странно, Евгений Бачурин считает себя неудачником, хотя ему-то, казалось бы, грех жаловаться. Уважаемый художник, один из первых советских модернистов, не так давно состоялась выставка в Париже. Тонкий поэт, которого периодически публикуют. Музыкант, еще в советские времена выпускавший на «Мелодии» пластинки. Полстраны распевало под гитару его «Дерева». Издал две книги стихов и песен. Уже в постперестроечные времена выпустил стопку компакт-дисков со своими песнями, готовит еще два. Наверное, он достоин не менее громкой славы, чем Окуджава, но как поэт и музыкант поднимался не в оттепельные 60-е годы, а в гибло-застойные 70-е, что, возможно, и ограничило его славу, о которой он всегда мечтал. И до сих пор мечтает. И не скрывает этого. 25 мая Евгению Бачурину исполняется 70 лет. Это интервью обозревателя «СК» с ним записано накануне юбилея.
На себе не чувствую
- У вас в «Великанском вальсе» есть строчки: «И стоит одуревший от счастья народ и великих свершений от карликов ждет». Написано в 1993 году. Это не про нас сегодняшних?
- Я написал это одним махом в Америке, перед отъездом домой. Я полгода жил у Максима Шостаковича, смотрел телевизор, поэтому был в курсе, зверел от некоторых вещей. Я горжусь этой песней, потому что считаю ее справедливой. И когда я вернулся сюда, то понял, что попал в точку. «Открывали портвейн - вылез джинн из горла» - пока я был здесь, это было неочевидно. Взгляд извне - это сработало.
- Если слова сохраняют актуальность, значит, в России за десять лет мало что изменилось?
- А что, собственно, изменилось? Ситуация - то более, то менее критическая. Изменились цены, жить стало труднее. Вырос валовой продукт (да еще и внутренний)? Для меня это что-то потустороннее. Бывший премьер Касьянов читал красивым левитановским голосом, что вырос процент какого-то объема. Я понимаю, что это нечто значимое, но на себе не чувствую. Половина бюджета страны - в Москве. А что такое остальная Россия? А есть она? Я должен сказать спасибо господину Лужкову: получил вчера пенсию - 2700 рублей. Сто долларов! Если я скажу американцу, что у меня пенсия сто долларов, он будет хохотать до утра. А для нас это большое достижение.
- Можно ли утверждать, что способность пророчить - отличительная черта поэта?
- Можно. Даже если он не совсем хорошо рифмует. Поэзия - в точности оценки событий, ситуации, взаимосвязей. Есенинское «Лицом к лицу лица не увидать» - это попадание в десятку. Тут еще важно, чтобы стихотворная форма так «слипалась» с содержанием, чтобы их уже было друг от друга не отодрать.
- А если поэт всю жизнь писал про любовь, про природу - значит, он уже не совсем поэт?
- Почему? Фет, например, только об этом и писал. «Соцуха» его не волновала. Хотя это редкий случай, когда поэт поворачивается спиной к политическим и социальным явлениям. Вот Маяковский туда просто ломился, воспевал этот чудовищный режим, а в результате сегодняшнее поколение не хочет иметь с ним никаких отношений. Это его трагедия: он хотел дружить с властью, нравиться ей. Поэтому на выставку к двадцатилетию его работы пришла какая-то горстка людей. Булгаков избегал встречи с ним, и не только он. Маяковский решил, что работает для будущего, и это был величайший самообман.
Приходилось «маскировать»
- Получается, сотрудничество поэта с государством всегда гибельно для поэта?
- Всегда. Знаете, кто хорошо сотрудничал с государством? Сергей Михалков. Это идеальный вариант, полное совпадение.
- Если посмотреть на некоторые ваши песни 70-х годов глазами тогдашнего идеологического работника, их вполне можно было бы объявить пародией на советский социалистический строй. В те времена за это вполне можно было пойти по пути диссидентов. Как вы думаете, почему вы избежали государственной машины подавления, хотя ваши песни были довольно острыми?
- Ну почему же, меня тоже снимали с концертов, запрещали выступать - в Минске, в Киеве, в Иркутске. Приходилось «маскировать» песни названиями: «Я куплю себе последние ботинки» превращалась в «Посвящение Беранже», а «Пьяный корабль» - в «Подражание Рембo». Стихи не печатали, но пластинки выходили, и для меня это до сих пор загадка. Может, музыка как-то смягчала текст. Хотя во время «госприемки» пластинок поэты-песенники метали в меня какие-то булыжники.
- Как же в то время могла существовать такая стопроцентно диссидентская песня, как «Вальс протеста»: «Широка эта местность, но видать по всему: здесь душе вашей тесно и противно уму. Здесь всегда наготове сапоги сторожей, ваших братьев по крови и врагов по душе»? Ведь это 1975-й год!
- А я ее и не пел со сцены - и не брался даже. Где она существовала? Впервые она вышла в 92-м году, перестройка шла на всю катушку, уже с коммунистами боролись, как с фашистами.
- Вам было не страшно это писать: «Вам колодки по нраву, вам решетки к лицу»?
- Написал - и ужаснулся. Но ведь это было все искренне. Я никогда не писал по заказу (почти). В этом смысле я свое знамя пронес честно. Да, были стукачи кругом, и за границу не выпускали, сейчас об этом даже вспоминать неохота. Табу всегда существовали. С Галичем откровенно боролись, его просто выбросили за границу. С Высоцким боролись: он был упрям и страшен тем, что был - родной советскому народу, которому все осточертело. Он то сыпал на раны соль, то лил мед. Он говорил на сленге. Но, издеваясь в своих песнях, он был заодно со всеми. За ним всегда стоял народ: соотечественники, единомышленники, единоверцы. Я родным народу почему-то не стал. И потом - у меня другой склад стиха, он тяжелее для чтения.
- Могли бы обстоятельства сложиться так, чтобы вы стали более любезны народу?
- Вряд ли. Вот только однажды «Дерева» мои хорошо прокатились: наверное, музыка захватила всех. На телевидении прошел спектакль «Лика» - не бог весть что: две бабы разбираются, кто кого любит. Но потом мне позвонили из редакции: «Засыпают письмами, все требуют песню». Больше такого попадания не было. И то повезло. Песня написана в 1971 году, а вырвалась только в 79-м. Однажды, будучи в командировке, попал на концерт, выходит группа и объявляет: «Народная марийская песня - «Дерева вы мои, дерева».
Предисловие к моей пластинке «Дерева», кстати, написал ныне покойный Никита Богословский. Он меня когда-то здорово поддержал на худсовете фирмы «Мелодия», куда входили все главные советские песенники, поэты и композиторы. Я выступил перед этим синклитом и, не веря своим ушам, начал слушать комплименты, как вдруг встает Богословский и, обращаясь к коллегам, говорит: «Что же это происходит? Вы напишете какую-нибудь хреновину - ее проталкивать надо. А тут пришел человек с улицы, спел, так ведь это - совсем другое дело!» Мы не были с Богословским близкими друзьями, но когда уходит такой человек, то, по внутреннему ощущению, сам становишься на год-два ближе к смерти, как будто он унес кусок твоей жизни.
Наверное, счастье - удел дурака
- Как, по-вашему: человек - «кузнечик своего счастья» или всеми нами водит судьба?
- Пусть меня извинят пушкинисты, но никто из них не смог расшифровать эту фразу: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». И я ее не берусь толковать, но считаю, что счастье - вещь недостижимая, как линия горизонта. Вот и я свой новый диск хочу назвать: «За горизонтом - горизонт». Сказку о счастье придумало человечество, чтобы оправдать свои мечты и планы. Пока есть мечта - человек существует. Как только она осуществилась - все, надо срочно искать другую, иначе жить невозможно. Счастье - изумительный самообман, который нас до самой смерти тащит вперед. Наверное, счастье - удел дурака. Ну, может быть, умного дурака... Онегинская Татьяна поет: «А счастье было так возможно». А действительно: проскочили и не заметили - где было счастье? Какого оно цвета и как очертить его контуры? Вот если у человека куча денег, но его мучает геморрой - он счастлив?
Я считаю себя невезучим человеком, неудачником - можете так и написать. Я не «раскрученный», например, как БГ, да и с деньгами всегда было плохо. А хотелось, чтобы народ меня любил, чтобы телевидение показывало хоть иногда, и по радио хотелось услышать свои песни. Я же не скрываю этого!
- А как же пастернаковское «Быть знаменитым некрасиво»?
- Это фальшивая фраза. Я ей не верю. Она меня всегда коробила. Пастернак - великий поэт, но в этой фразе есть какая-то поза: мол, чувствую, что быть знаменитым некрасиво, но уже ничего не могу с этим поделать. Ах вы, бедный Пастернак!
- Мне кажется, есть некий первичный, ребяческий уровень счастья, когда идешь по улице, глазеешь на небо и деревья, а потом вдруг осознаешь: глаза видят, уши слышат, руки-ноги двигаются, голова соображает...
- Да ведь это и есть счастье. Если все перечисленное в порядке, то несмотря на природные катаклизмы и столкновение Израиля и Палестины, несмотря на то, что в Америке президентом некий Буш и что мы сами не имеем президента, какого хотели бы, несмотря на то, что погода хреновая, форточка разбита и надо платить за квартиру - всему этому можно противостоять. Великая вещь - здоровье. Когда все органы работают нормально, включая эту «машинку» на плечах, когда есть любимое занятие, даже если оно доставляет много неприятностей - это здорово. Меня моя жена часто цитирует: «Будь благодарен жизни за мгновенье, за каждый взлет, за каждое паденье, за каждый шаг, за каждый грош, за то, что все еще живешь и не дошел черед до светопреставления...»
Беседовал Сергей ГОГИН.
