80 лет назад скончался Ярослав Гашек
Всегда было как-то непонятно, отчего умер Гашек. Совсем не старый, вроде не очень болел и близко к сердцу старался ничего не принимать. И на жизнь, как ни странно (он ведь никогда не был связан какой-то постоянной работой), ему хватало, особенно в последний год, когда пошли гонорары за "Швейка". Умер почти один. В глухой деревне. Оставленный всеми: друзьями-собутыльниками, товарищами по коммунистической партии, о членстве в которой он забыл сразу по возвращении домой, и всей расплодившейся после обретения независимости пишущей братией. Отчего ж так?
Гашек был хороший человек, но легкомысленный. Легкомыслие его и погубило. В молодости - пьянки-гулянки, ночные бдения в пивных, в последний год - беззаботное отношение к ухудшившемуся здоровью. А в итоге писатель так и не дотянул до 40 и не дописал свое единственное большое произведение. Чешская культурная элита сдержанно относится к Гашеку; Швейк, в глазах всего света представляющий чеха, для нее слишком примитивен. Но и она не может не признавать значение Гашека. Когда в последний год второго тысячелетия ведущим литературоведам страны был задан вопрос, кого можно назвать чешским писателем века, Ярослав Гашек прошел первым номером без конкуренции.
Обычная славянская болезнь
Гашек умирал один, вдали от привычной компании друзей и приятелей, встречи с которыми обожал. В ночь на 3 января 1923 года в небольшом домике в крохотном городке Липнице за ним присматривал только врач, плачущая жена Александра Львова и писарь Климент Штепанек, записывавший под диктовку "Швейка". К тому времени Гашек уже почти не вставал с постели, хотя до последнего не верил в серьезность своей болезни.
Он доходил весь последний год: болезненно растолстел, быстро уставал, часто говорил о болях в желудке, у него распухли ноги, появились отеки. При этом он не хотел идти к врачу и отказываться от привычной пищи. По ночам тайком пил огуречный рассол, а готовить себе приказывал любимое блюдо, называемое им "кошачий танец" и представлявшее собой смесь мелко нарезанных крутых яиц, сарделек и вареной картошки. Все это запивалось несколькими кружками пива.
Осматривавший тело умершего врач установил, что смерть наступила после пневмонии, повлекшей за собой паралич сердца. Наверное, так оно и было - сердце в конце концов не выдержало, тем более что Гашек и раньше на него жаловался.
Сердце и почки Гашек посадил в пивных. По чешским меркам, он был выпивоха. До крутых запоев и белой горячки дело не доходило, но зато были регулярные и длительные возлияния. Рюмка, две, три, пять... плюс пиво и продолжающиеся за полночь разговоры - и так десять лет до войны и два года по возвращении домой (в революционной России, где Гашек провел пять лет, он не пил. Совсем). Было где и когда растерять здоровье.
Тяга к алкоголю была наследственной. Много пил его рано скончавшийся отец, крепко поддавал младший брат Богуслав, бывший очень способным математиком и умерший трагически через год после Ярослава: возвращаясь домой, он упал на лестнице, поломал себе ребра и истек кровью.
В провинцию - случайно
Через несколько месяцев после приезда из России (а ехал он как посланец Коминтерна разогревать левые настроения чешского пролетариата) разочарованный встречами, отсутствием революционной ситуации и уже остро нуждавшийся Гашек начал писать давно задуманную историю похождений бравого солдата Швейка. Роман стал выходить в свет тонкими 32-страничными тетрадями, выпускаемыми почти каждую неделю. Работа шла ни шатко ни валко - в Праге автор слишком часто отвлекался на пивные посиделки с друзьями. Издатели мечтали отправить его подальше от столичных соблазнов.
В конце августа 1921 г., дождавшись ухода жены за покупками, он вышел с друзьями из квартиры (как потом присочинили, отправился с кувшином за пивом) и туда уже не вернулся. В пивной он встретил своего приятеля, художника Панушку, который как раз отправлялся на пленэр в далекую от Праги Липнице. Слово за слово - и вот уже легкий на подъем Гашек отправляется провожать друга на вокзал, а там оба садятся в поезд и уезжают в деревню вместе.
В Липнице Гашеку понравилось. Друзья вместе ходили по окрестностям: Панушка писал, Гашек помогал ставить этюдник и натягивать холсты. Вечера проходили в неспешных разговорах за пивом. Потом стало еще веселее, в Липнице появились новые приятели.
Только через три недели писатель вспомнил про оставленную им в Праге без гроша в кармане, не знавшую чешского "Шуринку" Львову и вызвал ее открыткой к себе. Она тут же приехала к "Ярославчику" и поселилась вместе с ним в комнате при трактире. Здесь они и существовали целый год. Гашека жизнь в трактире вполне устраивала; в известном смысле это было то, о чем он мечтал всегда: под настроение можно было писать, тут же болтать с приходящими приятелями и не бегать никуда за пивом.
Жесткой творческой дисциплины он не признавал, но "Швейк" постепенно продвигался. В Праге к роману уже пришел успех, быстро увеличивались тиражи издаваемых отдельно частей, пошли первые театральные инсценировки. Поступающие гонорары позволили Гашеку рассчитаться с долгами, немного приодеться и задуматься о собственном доме.
Дом нашелся, естественно, в Липнице. Была куплена старая развалюха, за которую писатель, не торгуясь, выложил 25 тысяч. Дом записали на пани Шуру Львову.
Русская жена в чешском интерьере
Шура всегда была полной, ширококостной и простоватой. Давно расставшийся с первой женой Ярмилой Майеровой, но так и не разведенный Гашек в 1920 году женился в Сибири повторно и привез русскую девушку с собой. Она оказалась терпеливой и верной спутницей жизни. Александра Гавриловна была самого простого происхождения, не имела образования и к моменту встречи с красным комиссаром Гашеком служила литографом в уфимской типографии. Знакомство переросло в сердечную дружбу, потом Шура выходила писателя, бывшего старше ее на 15 лет, во время болезни тифом и больше с ним не расставалась.
По приезде в Чехословакию она уже не работала, а в основном ходила с мужем по пивным, слушала непонятные ей разговоры и дожидалась минуты, когда можно будет отвести его домой. Шура была все-таки человеком другого культурного уровня, нежели ее "Ярославчик": она и по-русски читала с трудом, а Гашек, хотя тоже не кончал университетов, знал основные европейские языки и был эрудитом во многих областях. Она устраивала быт как могла и как умела. Эта стойкая женщина спокойно воспринимала повороты судьбы и поддерживала своего мужчину (Гашека дома едва не осудили за двоеженство). К тому же она не была капризной и умела довольствоваться малым. Писатель не строил в отношении Шуры иллюзий, говорил, что имеет двух жен и обе - сплошное заблуждение, но ее молодость, покладистость и непритязательность в конечном счете оказались нужны ему.
После смерти мужа Шура осталась в Липнице. Ей было только 25 лет.
Шура продала дом и уехала из Липнице в 1928 году. Она связала свою жизнь с врачом Заплатилом, к которому обращался еще Гашек и который доучивался позднее на ее деньги. Пока ей поступали отчисления от гашековских переизданий, новый муж, поменявший фамилию на Верный, относился к ней хорошо. Но в годы второй мировой войны немцы запретили издавать "Швейка", денег не стало, у Александры Гавриловны началось психическое расстройство, и Верный отселил жену из дома в садовую беседку. После войны Верный эмигрировал, оставив беспомощную Львову на опекунов, которые присматривали за ней вплоть до ее кончины в шестидесятые годы.
Александр СИНЕНЬКИЙ.
"Утро.ру".
