Война - тяжелейшее испытание для людей. Одни мужественно отстаивают свою страну от иноземных захватчиков, проявляя невиданный героизм, самопожертвование, и побеждают врагов. Другие проявляют крайнюю трусость, ломаются, идут на предательство и даже вступают в армию противника.
О двух власовцах, об их, можно сказать, подвиге-искуплении, их судьбе я и хочу рассказать.
...Первый месяц весны 1944 года. После госпиталя по случаю ранения я снова на фронте. Был я уже тогда обстрелянным бойцом. Как-то на передовую в окопы пришел крепкого телосложения молодой лейтенант. Он стал подходить к красноармейцам, которые понравились ему, предлагая перейти в отдельную разведывательную роту 95-й гвардейской стрелковой дивизии. Подошел и ко мне, запросто сказал:
- Хватит воевать в пехоте, переходи к нам в разведку!
Я согласился, и через несколько дней пришел приказ о моем переводе в разведроту. Там было интереснее, можно было проявить инициативу и даже пойти наперекор другим. Однажды представился случай проявить характер сознательного бойца Красной Армии.
Дивизия с боями наступала в направлении Первомайск - Балта (Украина). Взвод разведки, оторвавшись от походных колонн дивизии, двигался впереди, было нас около 10-ти человек во главе с лейтенантом. Мне и еще одному красноармейцу приказано было быть в разведдозоре. Мы внимательно вглядывались во все - вперед и по сторонам. Вдалеке заметили двигающуюся нам навстречу группу людей в военной форме. Подали сигнал: вижу противника, залегли, приготовились стрелять. Через несколько минут стало ясно - немцы. Они нас заметили, остановились и снова пошли прямо на нас. Когда они приблизились, мы четко увидели - два вооруженных немца - один с автоматом, другой с винтовкой - конвоируют тоже немцев, но без оружия. Что за чертовщина, такого не приходилось встречать. И тут мы услышали русские слова:
- Не стреляйте, мы свои!
Что бы это могло быть? Когда немцы подошли совсем близко, один конвоир бросил в сторону свою винтовку и стал приближаться к нам, повторяя слова: не стреляйте, мы свои. В голове роились разные мысли, не подвох ли это? Нас ведь два человека, а врагов в семь раз больше.
Тут подошел лейтенанат с остальными разведчиками, мне уже ничего не оставалось делать, как наблюдать за действиями командира. Через пару минут все стало ясно. Немцы-конвоиры - это два власовца. Чтобы искупить свою вину, они обезоружили группу фашистов и повели к нам в плен. При этом пришлось им расстрелять немецкого офицера, пытавшегося оказать сопротивление. Кто-то из разведчиков сказал:
- Нужны они нам! Что с ними делать, нам свою задачу выполнять надо. Перестрелять их - и делу конец.
Вообще-то в такой обстановке - горстка красноармейцев в нейтральной полосе, где-то далеко сзади - части Красной Армии, впереди - только враг - другого выхода, как уничтожить пленных немцев, и не было. Отступавшие фашисты могли вернуться. На открытой степной местности нам конец, а тут еще обуза - полтора десятка фашистов. Однако дело начало принимать лирический характер.
Командир взвода объявил короткий привал. Немцам дали команду сесть, предварительно убедившись, что у них нет оружия, власовцев тоже усадили к ним. В четырех-пяти метрах уселись на землю и мы. У меня была немецкая губная гармоника, и я стал пиликать на ней. Один из немцев с усмешкой глядел на меня. Я знал, что они хорошо играют на этом инструменте. Усмешку немца понял - эх, Иван, не мучай музыку. Я встал и, жестом показав "лови", бросил ему гармошку. Инструмент попал в руки отличного мастера, видно, почуяло его сердце, что жить ему осталось немного. Немец очень старался. Полилась наша мелодичная русская музыка. Немец прекрасно исполнил "Катюшу", "Волга-Волга" и какие-то другие нежные мелодии. Эта музыка взволновала наши души. Пленные тоже внимательно слушали. Где-то далеко справа ухали взрывы снарядов. А здесь, на крохотном клочке земли, такая идиллия - непримиримые враги вместе слушают музыку, как будто и нет войны. Но миг этот длился недолго... Лейтенант, не улыбаясь, посмотрел на меня и сказал, чтобы с несколькими красноармейцами... Он не договорил, но я понял, что надо делать, и покачал головой. Лейтенант улыбнулся и с чувством облегчения произнес:
- Не хочешь, не будешь? Ты старший конвоир, отведи пленных на сборный пункт. Четко доложи там, что это работа вот этих власовцев.
Что сделала музыка с солдатами! Не нашлось желающего стрелять в музыканта и его товарищей. Лейтенант не произнес страшных слов, а ведь одно только его слово - это приказ, и он бы безоговорочно был бы исполнен.
Получив приказание командира, я не стал прерывать музыканта, дождался, пока не окончит мелодию. Жестом показал встать. Сам впереди, другой конвоир чуть сзади двинулись в опасный путь. Я молил Господа, чтобы не произошла встреча с немцами. Даже не представляю, что пришлось бы делать, случись это. Вскоре замаячила колонна наших войск. Мы воспряли духом - дома, среди своих.
Не был я готов к такой встрече со своими. Поравнявшись с первой повозкой, услышал грубый и властный окрик:
- Ты, солдат, уйди, я буду стрелять фашистов! И стал вытаскивать из кобуры свой пистолет.
Моя мысль работала лихорадочно, с одной стороны - приказ моего командира, с другой - этот офицер готовится совершить преступление. Нам много раз говорили, что пленных расстреливать нельзя. Решение созрело мгновенно - не дам убивать безоружных, для них война закончилась.
События стали принимать угрожающий характер, этот военный уже вытащил свой "крючок" (так в шутку называли револьвер системы "Наган"). Я перебрасываю автомат с ремня на грудь и твердо говорю:
- Я выполняю приказ, фашистов надо стрелять в бою! - и тут же в сторону немцев рявкнул:
- Форверст (вперед), шнель (быстро)! Тут же услышал сзади топот кованых немецких сапог. Мой напарник вместе с немцами отбежали и остановились. Пленных уже не было в непосредственной близости, и военному пришлось прятать свой "крючок" в кобуру. В мой адрес незадачливый вояка проворчал:
- Ну, ты, поосторожнее играй со своим автоматом!
По-видимому, у меня был решительный вид, раз он отказался от своего намерения. Я ничего не ответил и пошел к ожидавшим меня пленным. Дальше случилось то, чего никогда не мог предполагать. Немцы в глубоком поклоне согнулись и как по команде громко повторяли:
- Данке шон, данке шон (спасибо)!
Пленные поняли, что несколько десятков секунд назад избежали своей недепой смерти. И кто же их спас - молоденький русский солдат с автоматом прикрыл от расправы. Это что-то невероятное - пару часов назад были смертельными врагами, а тут враг защищает их. Пленные мне улыбались, если бы подошел поближе, полезли бы обнимать. Снова двинулись вперед, на всякий случай дальше отошли от дороги. Тут увидели впереди село и во дворе первого дома - много безоружных немцев. Это и был сборный пункт. Навстречу вышел лейтенант, ему передал слова моего командира, что пленных обезоружили эти два власовца. Я позвал их к себе и представил офицеру. На вопрос, кто может подтвердить, что они расстреляли немецкого офицера, власовец ответил - любой пленный. Лейтенант подошел к ним и по-немецки спросил об этом. Указывая пальцем на самого высокого власовца, подтвердили. И тут снова пришлось удивляться. Только мы собрались уходить, непреднамеренно повернулись в сторону пункта приема, как наши пленные снова поклонились нам и стали произносить свое "данке шон". Лейтенант с удивлением посмотрел на немцев, потом на нас и произнес:
- Это что за такое нежное расставание? Ни одним конвоирам не кланялись и не благодарили.
Мы вкратце поведали лейтенанту о том, что чуть не случилось в пути. Он сказал, что поступили правильно.
Полагаю, что данное происшествие глубоко запало в душу немцев. Наверняка рассказывали об этом другим, до гробовой доски такое не забудется. А меня так и не тронула больше ни одна немецкая пуля.
Наверняка кто-то из тех немцев еще живой и, как я, вспоминает это эпизод.
Однако история с теми двумя власовцами имела продолжение. Мне довелось воевать в Молдавии, Румынии, Польше. На моей груди заблистали орден Славы III степени, медаль "За отвагу". Командование направило меня на курсы младших лейтенантов. В день прибытия туда из полевой кухни получил обед, подошел к столу. Напротив, в накинутой на плечи шинели, сидел младший лейтенант и тоже обедал. Взглянул в лицо этому офицеру. Что за наваждение? Как мир тесен! Передо мной сидит и поглядывает на меня бывший власовец. На гимнастерке - два ордена Красной Звезды, медаль "За отвагу". Узнал его сразу, но не поверил своим глазам. За такой короткий срок получить столько наград, стать офицером. Тут младший лейтенант говорит мне, обращаясь на вы, что тоже было невероятно. Обычно офицеры обращались к солдатам на ты:
- Вы что, не узнаете меня, это я со своим приятелем весной сдался в плен.
Да, это был тот самый власовец. Он рассказал о своей жизни, что зачли ему пленных фашистов. Контрразведка не стала с ним возиться - вину искупил, воевать умеет, повоюй теперь и за свою страну. Вместе со своим напарником попали в пехоту, несколько раз ходили в атаку. Его другу оторвало ногу выше колена, война для него осталась позади. Младший лейтенант сказал, что владеет немецким языком, переодевался в немецкую военную форму и ходил в разведку один и в составе группы, был в тылу врага. Все, что говорил, было правдоподобно. Бахвальства в его словах не было. Он мне понравился - передо мной сидел смелый и отважный воин. Начальство за ратные дела награждало, заметило командирские качества и направило на краткосрочные офицерские курсы.
Беседа не могла длиться долго, у каждого были свои дела. Мы пожелали друг другу остаться в живых и расстались.
Григорий ЖЕНЖЕРУХА, участник Великой Отечественной войны, полковник в отставке.
