Две недели находилась в лабиринтах хранилищ Эрмитажа директор Ульяновского художественного музея Татьяна Верещагина. И видела то, что от глаза обычного зрителя сокрыто за семью печатями. Известно, что даже самый частый посетитель знаменитого музея может увидеть лишь десять процентов коллекции. Но Татьяне Федоровне профессиональная привилегия позволила проникнуть в самые глубины хранилища, где, как оказалось, картины катают на рельсах, а в химических лабораториях просвечивают их насквозь.
Директор Художественного музея была приглашена в Петербург на традиционный семинар "Осенняя школа Эрмитажа". Занятия проводили именитые научные сотрудники прямо в окружении шедевров и сокровищ. Татьяна Федоровна опытным взглядом отметила, что в хранилищах главного музея страны так же тесновато, как и у нас. А полы залов хранилища там испещрены рельсовыми дорожками, по которым выдвигаются стеллажи с висящими картинами - участники семинара знакомились с шедеврами таким вот необычным способом.
Эрмитаж знаменит не только своими произведениями искусства, но и химической лабораторией, в которой творятся совершенно магические вещи. Участникам семинара на примере одной из картин Рембрандта показали, как с помощью ультрафиолетовых лучей проводится экспертиза по определению ее подлинности. Рентгеновские лучи высветили рисунок художника на холсте, показали несколько слоев краски, словом, позволили проследить весь творческий процесс автора, как в ходе работы он менял поворот головы своего героя, положение его рук и так далее. А имитатора легко обнаружить по отсутствию всякого поиска на холсте, ему важно лишь точно передать само изображение. Хотя копиисты порой шли на такие ухищрения, подделывая картины XVIII века под XVI или XVII, что отличить их друг от друга стало возможно только с появлением современной техники.
- В нашем музее тоже был опыт рентгеновского исследования, - рассказала Татьяна Верещагина корреспонденту "СК". - Это почти детективная история. Поскольку у нас нет своей лаборатории, мы уговорили врача-рентгенолога больницы на улице Карюкина просветить картину художника Вуаля "Портрет Жеребцовой". Так как у нас не было и своей машины, мы завернули шедевр в скатерть, взяли двоих мужчин-сотрудников в качестве охраны, опасаясь, как бы нас не ограбили, добежали до больницы. Рентгеновский кабинет, конечно, был приспособлен только для людей, аппаратура подстроиться под произведение искусства напрочь отказывалась. Но снимок все же получился. Мы обнаружили у нашей дамы три глаза - Вуаль в поисках выразительности менял своей героине поворот головы. Мы были в восторге, увидев "пенти-менти" художника - так специалисты называют авторские исправления на холсте.
Только мы протянули руки за пленкой, как наш врач спрашивает: "А деньги?". И называет астрономическую для музея сумму. Какие деньги? Мы договаривались, что он сделает снимки в качестве благотворительности. Всю обратную дорогу наш научный сотрудник плакала - мы же не для себя, для музея. Коллеги рентгенолога нас потом "утешили", что нам попался нехороший человек, но помочь не торопились. В конце концов нам помогла медсестра рентгеновского кабинета - она выкрала из мусорной корзины бесценные пленки. Свой опыт мы больше не повторяли. Но и везти картины на экспертизу в лаборатории Эрмитажа нереально - это стоит огромных денег, да ехать туда с произведениями искусства по нынешним временам просто опасно.
- Чем был полезен для вашего музея прошедший семинар?
- Я взяла с собой фотографии десятка музейных картин, чтобы показать их петербургским коллегам и убедиться в том, что наши картины атрибутированы правильно. Авторы многих полотен нашей коллекции определены на основе стилистического анализа, а не технического. В Эрмитаже я выяснила, что мы много лет находились в заблуждении, считая, что имеем в своей коллекции натюрморт художника голландской школы Абрахама Миньона. Искусствовед Эрмитажа, взглянув на фотографию, тут же предположила, что это работа кисти французского художника Пикара. Мне дали возможность поработать в библиотеке Эрмитажа, посмотреть и сравнить с подлинными картинами Пикара, и я поняла, что наш натюрморт сделан его рукой. Это открытие, конечно, не предполагает, что мы сейчас же бросимся менять этикетки и паспорт картины, но вселившееся сомнение заставляет начать серьезную исследовательскую работу.
- Чем Вас порадовал или огорчил Петербург?
- Стоя у картины Рембрандта "Даная" в Эрмитаже, я не смогла удержать слезы. Картина до конца не восстановлена, дописать ее невозможно. Шрамы от ожогов серной кислотой остались на холсте, как на человеческом теле. Обнаженные ноги Данаи бесформенны, как будто изуродована живая женщина. Картина сейчас не подсвечивается, висит скорее как исторический раритет и напоминание об уязвимости произведений искусства, утрату которых не восполнят никакие страховые суммы.
Я была счастлива отыскать в Петербурге дом №22 по улице Миллионной, где до революции жил князь Абамелек-Лазарев, часть его коллекции картин находится в экспозиции нашего музея. Коллекционер собирал произведения западноевропейского искусства в Италии, Франции. Тем, что его коллекция в 20-е годы попала в Симбирск, мы обязаны эмиссару революционного правительства Сергею Дмитриевичу Беляеву. Он работал хранителем Пушкинского дома в Петрограде, был мобилизован в Симбирск создавать музей, спас огромное количество произведений искусства. Это он упаковал и переслал в Симбирск коллекцию Абамелек-Лазарева, во многом благодаря Беляеву сегодня Художественный музей имеет экспозицию далеко не провинциального уровня.
Алсу ИДРИСОВА.
