Много в народе ходит легенд о том, как живут власти предержащие, губернаторы там разные, мэры и проч. Одно ясно - хорошо живут. Достаточно посмотреть на них через два-три месяца после вступления в должность, как увидишь разницу. Посвежели, даже если народ на подведомственной территории пропадает от невзгод и горя, и начальству впору было бы почернеть от проблем. Ни хрена подобного - от недели к неделе начальники все больше довольны жизнью. Так что ж за мед у них там?
Писателю и по совместительству актеру разговорного жанра Виктору Шендеровичу довелось взглянуть на житье чиновников собственными глазами. Впечатлениями от увиденного Шендерович поделился на страницах «Московских новостей». Рассказ получился столь занятным, что грех не дать возможности прочесть его и читателям «СК».
«Чтобы вы понимали: повышенные гонорары на определенного рода мероприятиях платятся артистам за унижение. Ты себе говоришь, поешь или танцуешь, они себе выпивают и закусывают, мимо ходят официанты... Выступающий на корпоративных мероприятиях чувствует себя немного осетром с лимоном во рту. В зависимости от популярности - крупным или мелким. Во время описываемых событий я был крупным осетром.
День рождения префекта
Однажды за мое здоровье пил Лужков.
Дело было весной девяносто девятого года. Путина еще не знал никто, кроме жены и детей, Лужков числился будущим президентом России, и вся мэрия, поголовно, носила кепки.
Даже песня у них была про кепочку, они пели ее хором - нечто вроде гимна или, лучше сказать, «мурки», по которой в этой малине опознавали своих. Я слышал это своими ушами при нижеследующих обстоятельствах.
Пригласили меня, стало быть, выступить на вечеринке, посвященной дню рождения какого-то префекта. Вечеринка должна была состояться в элитном ресторане в центре Москвы, куда я и был заблаговременно приглашен на переговоры к некоему восточному господину. О предмете переговоров мне было сказано уклончиво, но твердо: надо.
Два шкафообразных охранника у рамы металлоискателя на входе, интеллигентным образом меня просветив, куда-то позвонили. Пришел человек - крупный, но уже все-таки не от шкафа произошедший, и повел меня в приемную, где с поклоном передал следующему, роста уже вполне обычного.
С некоторой тревогой я отметил, что иерархический рост здесь сопровождается уменьшением габаритов...
Еще через полминуты меня ввели в огромный зал.
Это был кабинет. Навстречу мне шел его хозяин. Надо ли говорить, что росту он был меньше всех предыдущих?
Предмет переговоров выяснился очень скоро: на дне рождения префекта будет Юрий Михайлович.
Мы были в кабинете одни, но мой собеседник так и сказал: «Юрий Михайлович». И даже несколько поклонился, не вставая с кресла. Кажется, это был рефлекс.
- Замечательно, - сказал я, не видя в этом сообщении ничего ужасного.
- У вас будет пленка, - напомнил хозяин «Праги».
- Да,- подтвердил я. Речь шла о ролике из программы «Итого», с которым, собственно говоря, меня и приглашали выступить.
- Там будет Лужков? - имея в виду пленку, спросил хозяин кабинета.
- Будет, - подтвердил я.
- Не надо, - сказал хозяин кабинета.
- Почему? - поинтересовался я.
- А не надо, - ответил хозяин кабинета.
Я сказал, что тогда не надо и остального.
- Почему? - поинтересовался теперь уже он.
Я, как мог, объяснил, почему. Нельзя же шутить при Лужкове над всеми остальными, а над ним не шутить!
- Можно, - заверил меня хозяин кабинета.
- Это нехорошо, - предположил я.
- Хорошо, хорошо, - успокоил хозяин кабинета.
Где-то посреди этого диалога дверь открылась, и в зал-кабинет вошел совсем уже короткий юноша с глазами оловянного цвета и аналогичного содержания. Он пару секунд оценивал меня как незнакомый предмет интерьера, отвернулся и что-то сказал на незнакомом мне диалекте. Хозяин кабинета что-то ответил, подошел к столу, вынул из ящика пачку долларов США и отдал их.
Я подумал, что мог бы запросить за выступление гораздо больше. Деньги в этом кабинете выдавали на вес.
Юноша взял доллары и, не сказав больше ни слова ни на каком языке, ушел.
- Племянник, - пояснил хозяин кабинета, и мы вернулись к нашему худсовету. Изымать Лужкова из видеопрограммы я отказался, и мой визави, цокнув языком, сказал:
- Тогда я ничего не знаю.
На том и порешили.
В назначенный день я снова пришел в этот ресторан. На дне рождения префекта гуляла чиновная элита столицы. На столах стоял годовой бюджет небольшого российского города: заливное, икра мисками, ананасы в шампанском... Увидев осетра с лимоном во рту, я почувствовал себя персонажем кино из жизни купечества.
Когда настал мой час, я вышел из подсобки на небольшую сцену перед экраном и увидел Лужкова: он с челядью сидел на возвышении прямо по центру - цезарь городского значения с перспективами на будущее.
Понимая правила игры, я что-то такое прочел, поздравил префекта и напоследок объявил фрагмент из программы «Итого».
Появление на экране Ельцина было встречено взрывом дружного хохота, и некоторое время реакция шла по нарастающей. Зюганов - обвал смеха! Анпилов - бру-га-га, Жириновский, Немцов - стон удовольствия! И тут на экране появился Юрий Михайлович Лужков. Он, как ребенок, вертелся туда-сюда на руководящем кресле. Руки его были кокетливо сложены на животе, круглое лицо лучилось неподдельным счастьем.
Хохот отрезало, как ножом. Было такое ощущение, что в зале вырубили звук.
Когда зажегся свет, чиновники московского правительства ели, опустив головы в тарелки. Было совершенно понятно, что никто из них на экран не смотрел и ничего такого не видел. Меня, стоявшего в двух метрах поодаль, не замечал никто. Меня тут просто не было.
У Станиславского это называется «малый круг внимания».
Неэкранный Юрий Михайлович сидел на возвышении и соображал. Секунд через десять сообразил, встал, постучал вилкой по бокалу и произнес цветистый тост в мою честь. Мол, сатира! Демократия, мол... Давайте выпьем за нашего гостя...
В ту же секунду меня обнаружили все.
- Виктор! Что же вы стоите!
И меня покормили.
Северный коэффициент
Концерт в далеком северном крае мне предложил тамошний министр по внешним связям, выпавший на меня из-за соседнего столика в одном московском клубе. Хорошо зная номенклатурные повадки, я уточнил: не случится ли в это время в том крае каких-нибудь выборов? А то, бывало, приезжаешь на концерт, после концерта к тебе в гримерку заходит глава администрации с фотографом, жмет тебе руку, щелк - и назавтра готово дело: Виктор Шендерович приехал поддержать тютькина-путькина и желает ему победы...
- Ни-ни, - сказал Сережа (министра звали Сережа). - То есть выборы будут, но это - никакого отношения...
- Отлично, - сказал я. - Значит, ни с кем из начальства я не встречаюсь.
- Ни-ни, - сказал Сережа. - Просто концерт. Для людей!
И я полетел к людям.
И вот за несколько часов до встречи с людьми, на рубеже вечной мерзлоты, Сережа «обедает» меня в хорошем ресторане. Где-то в районе антрекота, коротко поговорив по мобильному, он поднимает на меня честные глаза и говорит:
- Это губернатор звонил, он тут неподалеку, хочет зайти...
- Не надо, - сказал я.
- Просто поприветствовать, познакомиться...
- Мы договаривались, - напомнил я.
Министр Сережа крякнул с досады.
Тема возникла вновь уже после концерта:
- Ну что, - сказал Сережа. - Может, в саунку? Там и поужинаем.
Саунка находилась на огороженной территории с охраной, что должно было включить в мозгу красную лампочку, но я был расслаблен успешной работой.
В теплом, обшитом деревом подвальном помещении был накрыт обильный фуршет класса полулюкс. Рядом уже вовсю грелась сауна, в углу работал телевизор, а некий пожилой и мелкий, в войлочной шляпе, суетился по температурному вопросу.
- Семен Иваныч, - спрашивал он, - парку подбавить?
Семен Иваныч, грузный мужик, замотанный в простыню, гонял шары по зеленому сукну. А может, не Семен Иваныч он был. Может, Иван Семеныч... Не важно, и уточнять неохота.
- Привет! - сказал Сережа. - Вот и мы.
Мы разделись; я тоже замотался в простыню и, по Веничкиному совету немедленно выпив, приступил к процедурам. В последний раз говорю: расслабленный я был после концерта. Даже не поинтересовался: с какого бодуна здесь этот Семен Иваныч с обслугой.
Мы по очереди паримся, я играю с грузным дядькой в пул, обыгрываю его по пьяной лавочке, настроение по совокупности обстоятельств - чудесное. Мелкий с вениками суетится насчет парку, Сережа благостно попивает в углу коньячок. Вечер, короче, удается...
А телевизор в углу разговаривает себе ночными новостями. И красавица-ведущая (единственная одетая в этой сауне) доходит наконец до ежедневных наших чеченских радостей: грузовик опять подорвался на фугасе, трое погибших.
- Этих черножопых, - говорит тут мой партнер по бильярду, - мочить надо всех! Они, - говорит, - вообще не люди!
- Голову себе намочи, - говорю. - Раздухарился...
Грузный не обиделся, а с пол-оборота вступил в полемику:
- Давить! Давить вместе с детьми!
Я из диалога тоже не ушел.
- Фашист, - говорю, - на себя посмотри!
Беседовали мы эдаким образом минут пять. Потом я увидел побелевшего лицом, осевшего на лавочку знатока пара; потом увидел министра Сережу: он сидел, обхватив голову руками, и мерно мотал ею из стороны в сторону. Ровно в эту секунду я понял, что играл в бильярд, пил коньяк и беседовал по чеченскому вопросу с губернатором края.
И ведь главное: я же много раз видел его раньше! Но не в простыне голышом, а в Совете Федерации. И про черножопых он ничего там, в телевизоре, не говорил, а все больше про нравственность.
Вечеринка свернулась сама собой. Я уже одевался, а министр внешних связей Сережа все сидел, обхватив руками свою мелкоруководящую голову. Еще древние говорили: «Когда господь хочет наказать человека, он исполняет его желания...»
А тот, мелкий с веничками, - это у них был министр культуры».
