Руководитель театра Сатиры Александр Ширвиндт наверняка допускал мысль о том, что рано или поздно он станет руководителем Театр сатиры. Во-первых, он в этом театре сто лет работает. Во-вторых, он является бесспорным лидером театра вообще и Театра сатиры в частности. В-третьих, он вечный дамский угодник и записной шутник - устоять перед его обаянием практически невозможно, что является немаловажным фактором для выбора руководителя любого ранга.
В свои 69 лет он по-прежнему представляет собой поколение среднее, а уж никак не старшее. Бессменный дуэт Ширвиндт - Державин привлекает в качестве поклонников огромные массы российского народонаселения. Аудитория продвинутая, интеллектуальная, к развлечениям Александра Анатольевича относится снисходительно, негодуя и возмущаясь за глаза, но шумно и радушно приветствуя коллегу на различных тусовочных точках. Числиться в ряду его друзей - почетно и престижно. На ты он, кажется, со всеми - возраст собеседника для него значения не имеет. Он мудр, осторожен, теплолюбив и домашнеобразен - чувство долга активным образом распространяется на членов семьи и особ, особо приближенных. Главная его страсть - ирония, и этой даме он никогда не изменял, что позволяет ему вполне благополучно существовать в любых социально-политических условиях и без труда отмываться от кухонных интриг.
Впрочем, грязь к нему не прилипает - и это еще одна загадка Ширвиндта. Он не любит сводить счеты в прямых эфирах, не любит подписывать письма ни за, ни против, не любит обличающих и защитных речей, о политике - шутит, о женщинах - фонтанирует, о детях - сентиментальничает. О себе он написал книгу совместно с Борисом Поюровским: "Былое без дум".Это самое искреннее, что он мог сказать о себе.
- В вашем кабинете маленький портретик Чаплина и огромный портрет Путина. Откуда?
- У меня на спектакле были представители администрации президента. После спектакля они пришли ко мне в кабинет, принесли что-то завернутое в холст, молоток и гвоздь. Развернули - это оказался портрет Путина. И они вбили гвоздь и повесили этот портрет со словами: "Здесь Владимир Владимирович очень иронично смотрит. Этот портрет очень подходит для кабинета руководителя Театра сатиры".
- Вы говорили как-то, что для вас возможность стать художественным руководителем театра - одна из авантюр. На каком этапе эта авантюра сейчас?
- Я-то думал, что эта авантюра завершится с окончанием моего контракта. А он закончился два месяца назад. И я стал подумывать, что пора линять. Сначала надо было остановить крушение, не допустить варягов. А теперь нужно идти дальше. А я старый уже. У меня такая задумка, что, когда в следующем году будет восемьдесят лет театру, а мне семьдесят, - вот этим сочленением юбилеев я и закончу.
- А вы как к рецензиям относитесь?
- Когда я работал просто артистом - ну совсем спокойно. Сейчас, в этом чиновничьем кресле, я вынужден понимать, откуда растут корни того или иного высказывания. С этими пираньями пера все понятно. Вот, например, играет пожилая актриса, а про нее пишут: "Климактерическая актриса на вялых, дряблых ножках". Обязательно бить ниже пояса!
- Вы не пытались проводить "чистку труппы"?
- Чистка, к сожалению, проходит - естественным путем. Очень сильно у нас сократилось старшее поколение. А как это восполнить?
- Вам никогда не хотелось пойти против вашего сложившегося имиджа и сыграть, скажем, какую-нибудь роль из Достоевского?
- Конечно! Ведь когда-то я был серьезный артист, играл драматические роли. У того же Эфроса. Если бы был материал и режиссер - пожалуйста! Ведь в чем проблема нашего поколения - ну тех, которые более или менее на плаву? Вот приходит режиссер Х и начинает что-то безумное придумывать, но отдаться его идеям очень трудно. Ведь очень часто делают не что-то свое, а лишь бы не так, как раньше. Не просто "Чайка" - а по мотивам, не просто "Гамлет" - а по мотивам! И, если в такое попадаешь, сразу рефлекторно садишься в то, что уже умеешь. А рисковать можно только тогда, когда веришь режиссеру.
- А у вас бывает такое чувство - сам себе надоел?
- Ой, не то слово. Не бывает, а всегда! У меня редко бывает чувство, когда я сам себе не надоел.
- И в жизни, и в искусстве?
- В жизни больше. А в искусстве бывают наплывы такого псевдооптимизма. Причем не от того, что решил: сегодня буду оптимистом! А как-то поднялся утром, солнышко, давление более или менее нормальное...
- А возникала у вас когда-нибудь такая мысль: все, не буду больше пытаться прыгать выше головы?
- Черт его знает. Надо зажмуриться и самому себе написать некролог. И если подумаешь: чего-то этот некролог какой-то вяловатый, - то надо развиваться. Вот, скажем, будет написано: "Три года он был художественным руководителем театра". Маловато. А вот если там будет написано: "За это время был страшный провал спектакля "Жуть" и прогремевшее на всю Москву обозрение "Штаны наизнанку" - это уже что-то. А просто - побывал в кресле - жидковато. И когда так себя прочешешь, то чувствуешь, что какие-то пустоты еще необходимо заполнить.
- Вы немало проработали на телевидении. Как относитесь к сегодняшнему ТВ?
- Да никак. Раздражает тавтология: бесчисленное количество ток-шоу. Токует спрашивающий, а отвечающий под пыткой хочет выглядеть личностью. И все это передрано с западных телепрограмм. При тех разговорах, что сейчас все можно, - ничего нет. И все одно и то же.
- Помните первую свою роль в профессиональном театре - вы играли белого офицера в спектакле "Первая конная" в Ленкоме?
- Это был пятьдесят седьмой год. Я только пришел после училища. И сразу влез в это амплуа. А это было в начале первой половины прошлого века! И я сразу стал играть насильника, охальника.
- И ваша жена впервые увидела вас на сцене тоже в роли мерзавца?
- Да, мне было четырнадцать лет. Мы жили в НИЛе - дачном поселке. Наука, искусство, литература. Там отдыхала наша семья, Журавлевы, Дикий, Захава... И там у нас был дачный театр. Его устроил Журавлев. Мы играли "Без вины виноватые". И жена моя будущая, внучка главного архитектора Москвы, тоже жила там, но далеко. И вся тринадцатилетняя элита приходила на этот спектакль. Тогда она в меня как в актера и влюбилась.
- А как вы познакомились с Андреем Мироновым?
- Это было в Театре эстрады. Я там играл в обозрении, а в зале сидели Миронова и Менакер, а между ними сидел очень толстый, попастый Андрюша Миронов. Ему было примерно пятнадцать лет. Тогда мы и познакомились. А потом уже пошло-покатилось. Потом я выпускал его из Щукинского училища как педагог.
- Не жалеете, что в свое время ушли от Эфроса?
- Я не ушел, там была немного другая история. Мы сначала вереницей ушли из "Ленкома", когда Эфроса оттуда прогнали. Три года я с ним работал на Бронной. А он был натурой влюбчивой. Стал влюбляться в других актеров. Появились Даль, Волков, Козаков... Не то чтобы он изменял, он влюблялся.
- Разве это не одно и то же?
- Это естественный процесс. Ну, сидишь ты в своей семье, а все равно глаз кладешь на тех, кто тебя окружает. А в семье все - ревнючие. И меня переманили в Театр сатиры. Но с Анатолием Васильевичем мы расстались хорошо.
- Вы первое время жили с женой в коммуналке, где с вами рядом проживали восемнадцать соседей. Как это было?
- Да, там жили шесть семей. Жили очень весело. Я иногда там проезжаю, сижу там в машине, в своем старом дворе, учу слова. А в дом уже не проникнуть - там такое заделано! Охрана, офисы, секретность...
- С вами в одном классе учился сын Никиты Хрущева. Чувствовалось, что это сын главы государства?
- Нет, это почти не ощущалось. Потом, когда мы окончили школу, разработка, в которой он участвовал (он физик), получила Ленинскую премию. И он, конечно, тоже. А у нас проходили вечера встреч одноклассников, которые до сих пор, кстати, существуют благодаря усилиям двух фанатов. У нас была газета под названием "Колючка", она издавалась со второго класса. И сейчас она существует - представляете? Каждый год нас снимал один из наших одноклассников - со второго класса до сегодняшнего дня. И вот мы собираемся, идем, скажем, в ресторан "Прага", и там он вывешивает эти "Колючки" с нашими фотографиями. Пятьдесят штук! Это портрет Дориана Грея наоборот! Страшное зрелище! Так вот, на один из наших сборов Сережка Хрущев пришел, спрятав Ленинскую премию за лацкан пиджака. Решил посмотреть, как пойдет. А пошло: "Ну чего, выклянчили тебе премию-то?". И он все-таки премию эту, которую прятал, как секретный агент, нам показал. А через какое-то время эмигрировал в Америку.
- Вашего отца звали Теодор, а потом он сменил имя на Анатолий. Почему?
- В нас есть немецкая кровь. Ширвиндт - это такая немецко-прибалтийская фамилия. И где-то в Прибалтике был город Ширвиндт, который потом, во время войны, снесли. Есть река Ширвиндтас, конфеты. Я думаю, что он сменил имя во время первой мировой войны. Наверное, тогда все евреи с немецкими корнями, я думаю, всех этих "теодоров" сменили на русские имена. Моя жена случайно это обнаружила и теперь страшно переживает. Она считает, что, если бы я был Александр Теодорович, это было бы значительно интеллигентнее.
- Ваша мама ведь была актрисой. Она влияла на вас как на актера?
- Как все люди, хлебнувшие этой профессии, она пыталась меня отговорить. Отталкивала всеми силами. Но уговорить было невозможно. Это потом только начинаешь понимать, как были правы родители.
- Они были правы?
- А может быть, я был бы гениальным таксистом?
По материалам Интернет-изданий, Вера ПЕТРОВА.
Досье
Александр Анатольевич Ширвиндт родился 19 июля 1934 года в Москве. Народный артист России, актер театров им. Ленинского комсомола, на Малой Бронной и сатиры (сейчас им руководит), профессор Щукинского училища. Свои лучшие образы создал в содружестве с Анатолием Эфросом. Впервые снялся в кино в 1957 году. Снимался в фильмах "Ирония судьбы", "Небесные ласточки", "Миллион в брачной корзине" и других.
