В конце 80-х годов, которые мы называем перестройкой (употребляя сегодня этот термин с долей ехидства), и в начале 90-х, когда страну несколько раз здорово тряхнуло на ухабах новейшей истории, в обществе царила эйфория демократизации: казалось, еще чуть-чуть - и мы плавно вольемся в Западную Европу и будем с "ними" на равных. А что: ресурсов хоть отбавляй, народ мы башковитый. Единственное, чего нам всегда не хватало, так это хорошего правительства. Свобода и демократия должны были, по идее, этот пробел автоматически восполнить.
Но с демократией как-то сразу пошло наперекосяк. Конституционный перевес в сторону президентской власти не компенсировался туповатым парламентом, прокуратура прислонилась к исполнительной власти, суд встал на стражу интересов губернаторов. В итоге вместо равных возможностей в экономике восторжествовал бюрократически-олигархический капитализм. Надежда была на свободную прессу, но и она в последнее время скукоживается.
Вновь задаются старые апокалиптические вопросы: а может, у России особый путь и демократия не для нас? Ведь есть же под боком пример Турции: как только там происходят демократические послабления, так народ сразу голосует за исламистов, после чего военные разгоняют парламент и заставляют народ опять выбирать светские партии.
"Я не боюсь русского народа при демократии, я боюсь его без демократии, - заявил депутат Госдумы Владимир Рыжков в своем выступлении на семинаре "Институт свободных СМИ", проведенном в декабре в столице Московской школой политических исследований ("СК" в числе других изданий России был приглашен на этот семинар). - Народ делает правильный выбор, когда этот выбор у него реально есть".
В качестве положительного примера он привел губернаторские выборы в Красноярском крае, в качестве отрицательного - выборы в Московскую Думу, когда 34 из 35 округов "взяли" люди из так называемого "списка Лужкова", при этом москвичи показали постыдно низкую явку в 27 процентов. "Апатия у избирателей возникает, когда устраняют конкуренцию на выборах", - комментирует Рыжков. По его мнению, в России есть демократическая система, но нет демократии, именно поэтому россияне через формально демократическую процедуру избирают себе "оккупационный режим". Рыжков характеризует эту ситуацию как "две страны внутри России". Он выделяет три типа политиков в современной России.
Первый тип - "демократические автократы": всенародно избранные, но фактически не подконтрольные обществу политики. Пример: Путин, все губернаторы.
Второй тип - чиновники с политическими функциями. Они не выбираются, а назначаются политиками первого типа, но определяют жизнь в масштабах страны или региона (глава администрации президента, министры, полпреды в округах, заместители губернаторов).
Третий тип - демократические политики (это депутаты всех уровней, причем термин "демократический" здесь отражает не политическую ориентацию, а только тот факт, что эти люди прошли через сито выборов).
Российские СМИ Рыжков-младший тоже делит на три категории: "государственные" (то есть те, которые содержатся и контролируются властью разных уровней), СМИ бизнеса, зависимые от большого или маленького олигарха, и "независимые", то есть самоокупаемые. Неудивительно, что при доминировании исполнительной власти в России на долю первых приходится до 80 процентов зарегистрированных СМИ, на долю последних - около 5 процентов (по оценке самого депутата). Нетрудно также спрогнозировать характер отношений между политиками и СМИ перечисленных трех типов - попарно. Рыжков назвал независимые издания "несчастными маргиналами", к ним же причислил и демократических политиков, которым, как ни странно, легче всего получить трибуну не в государственных, а в независимых СМИ.
Такая ситуация приводит к парадоксальному результату, который отражается в опросах общественного мнения. По рейтингу популярности у нас лидирует Путин (до 85 процентов), а замыкают список политические партии - около 1 процента. Невысоко доверие к армии (11 процентов), телевидению и судам (3 процента). Приведя эти данные, Рыжков делает вывод: чем дальше властный институт от общества, тем больше к нему доверия. И, соответственно, наоборот: чем ближе к народу, тем меньше доверия. В этом и состоит парадокс современной России - "две в одной".
Такой результат можно объяснить "виртуализацией" всей нашей жизни спустя 15 лет реформ. В экономике это - не рынок, а "мозаика монополий, близких к власти" (опять же по терминологии Рыжкова). В этих условиях создать рынка СМИ нельзя, потому что государственные СМИ и СМИ бизнеса - "это не СМИ, а придаток государства". Политика, которая отражается в таких СМИ, - это виртуальная политика: что-то говорят, что-то подписывают, куда-то ездят, зачем-то совещаются, но жизнь лучше не становится. Зато если почитать газеты, то создается впечатление, что власть бурлит идеями и дерзаниями. Но это - дымовая завеса, под ее прикрытием делается другая, непубличная, политика, а также другая экономика - для своих.
В том, что наша жизнь во многом стала виртуальной, Рыжков обвиняет в том числе (а может быть, и в первую очередь) и граждан, которые перестали быть гражданами, потому что обратились в "бегство от государства", то есть перестали им интересоваться и пытаться на него влиять. Впрочем, и это тоже во многом следствие госмонополии на СМИ. Поэтому Рыжков говорил о необходимости глубокой политической, экономической, а также культурной реформы. Он не очертил рамок этой реформы - возможно, это выходило за рамки его доклада "Политика и СМИ в России", а может быть, он пока сам неясно их представляет. Но, по крайней мере, важнейшим шагом на этом пути он считает поддержку политической конкуренции.
Сергей ГОГИН.
