У доктора философии Патриции Томпсон есть имя в на учных кругах, она по прежнему читает лекции в Lehman Collage и университетах Нью-Йорка, она автор десятков книг и влиятельная феминистка. Но при знакомстве она упорно предпочитает представляться как дочь Владимира Маяковского и просит, чтобы ее звали Еленой Владимировной.
Русский перевод ее книги «Маяковский на Манхэттене, история любви» мгновенно разошелся в Нью-Йорке. Уже в по жилые годы Патриция доверила бумаге историю, услышанную от матери, о романе советского поэта и его переводчицы эмигрантки. «Я есть, американская дочка Маяковского, посмотрите на меня», говорит Томпсон по английски, русского языка она не знает. С первого взгляда мгновенно улавливается удивительное сходство Патриции с портретом Маяковского из школьного учебника. В этом году она снова приезжала в Россию накануне 115летия своего легендарного отца.
Тайная любовь
Больше 60 лет хранила Элли Джонс тайну о своем романе с Владимиром Маяковским.
Встретились они чудом.
Елизавета (Элли) Зиберт родилась 13 октября 1904 года в городе Давлеканово (ныне - Башкортостан). Она была старшим ребенком в семье, которая была вынуждена бежать из России после революции. Ее отец Петер Генри Зиберт родился в Украине, а мать, Элен Нейфелдт, - в Крыму. Они были обрусевшими немцами. Элли росла в поместьях отца и деда. Она знала несколько иностранных языков, была воспитанна и красива.
Октябрь 1917 года перевернул благополучный мир Зибертов. Ко времени революции глава семьи имел большие земельные владения в России и за ее пределами. Что ждало этих людей в советской России - нетрудно себе представить. В конце 20-х годов им удалось перебраться в Канаду. Элли в послереволюционной суматохе сумела уехать из Давлеканово и стала переводчицей в американской организации помощи голодающим (ARA). В мае 1923 года она вышла замуж за англичанина Джорджа Е. Джонса, также работавшего в ARA. Вскоре они отбыли в Лондон, а уже оттуда - в Америку, где спустя два года Элли встретила Маяковского.
Их познакомил художник Давид Бурлюк.
Владимир Владимирович, приехавший в Америку на три месяца (с 30 июля по 28 октября 1925 года), не знал английского языка.
Элли стала его переводчицей,а затем и тайной женой. После отъезда Маяковского в Россию 15 июня 1926 года у Элли родилась дочь Хелен-Патриция Джонс. «Замечу, что Джордж Джонс поставил свое имя в моем свидетельстве о рождении, чтобы сделать меня «законнорожденной». Он стал для меня юридическим папой, к которому я всегда испытывала благодарность, - писала она позже. - Когда в 1925 году Маяковский уезжал из Нью-Йорка, он приложил палец к губам.
И моя мать приложила палец к губам. Они договорились молчать о том, что было между ними. И только когда жизнь в России изменилась, я решилась обнародовать свою принадлежность к великому отцу».
Незабудки на кровати В основу книги «Маяковский на Манхэттене» легли шесть кассет, на которых сохранились записи бесед Патриции Томпсон с матерью. «Мы много говорили с ней об отце и событиях, связанных с ним, вплоть до ее кончины в 1985 году. Я использовала и личные записи матери... В памяти Елки, или Елкич, как называл маму Маяковский, события тех далеких дней сохранились в мельчайших деталях, потому что все, связанное с ним, было для нее самым главным в жизни», пишет миссис Томпсон.
Из воспоминаний Элли Джонс: «Такой живой - такой дорогой! Когда я его знала, ему было 32. Мне - 20. Мы оба были молоды... по-разному».
Они познакомились в Америке в 1925 году. Ранним утром они бродили по Бруклинскому мосту, наслаждаясь его вибрацией.
Следующий день провели в зоопарке, где Маяковский тут же сочинял и читал ей свои «звериные» стихи...
Из воспоминаний Элли Джонс: «С того дня я видела его каждый день, и я бы сказала, что все это время я была на седьмом небе. В одном стихотворении Маяковский пишет: «Иду и звеню», - а я помню, что у него были металлические набойки на ботинках и он на самом деле звенел, когда мы шли с ним по улице. Он тяжело ступал на каблуки из-за своего большого роста. Я ходила совершенно бесшумно. Просто летела рядом с ним...
... Он заходил за мной каждое утро, и мы проводили день вместе, читая и гуляя. Нас постоянно куда-нибудь приглашали. Он везде брал меня с собой, мог бы, но никогда не оставлял меня одну. Однажды утром он позвонил, чтобы сказать: Служанка только что ушла.
Твои заколки кричат о тебе!
Маленькие просто визжат!».
- Свои отношения они были вынуждены скрывать. Мама рассказывала, что на людях они обращались друг к другу почти официально. При американцах Маяковский обращался к маме исключительно как к миссис Джонс. Публичная огласка отношений могла обернуться для мамы тем, что она никогда бы не получила американской визы. Человек, за которым она еще формально была замужем, мог сделать так, что ее выслали бы из страны в два счета. Но, несмотря на это, они не собирались прерывать своих отношений.
Из воспоминаний Элли Джонс: «Однажды утром Маяковский был особенно доволен так называемой продуктивностью своей работы. Он сказал: «Какое замечательное ощущение: знать, что ты что-то делаешь лучше всех в мире. Разве ты не гордишься мной?». Я ответила: «Не знаю, лучший ли ты поэт в мире; может быть, есть другой, пишущий на другом языке. Я знаю, что ты владеешь русским языком, как Роден своим материалом. Но я знаю, что ты самый милый и добрый в мире человек. И я всегда буду думать о тебе с любовью». На другое утро он пришел и сказал: «Я работал над стихотворением про нас, используя оперенья как символ. Я сказала: «Не делай этого.
Давай сохраним это для нас. Со стороны мы всегда будем выглядеть пошло».
- Мама рассказывала мне, что слово в слово запомнила телеграмму, которую Маяковский получил от Лили Брик: «Куда ты пропал? Напиши, как живешь. С кем ты живешь - не важно. Я хочу поехать в Италию. Достань мне денег». Мама расстроилась и оскорбилась за отца. Лиля Брик всегда потребительски относилась к Маяковскому, а потом и к его памяти. А Элли тратила на их совместную жизнь свои сбережения. Кормила его консервированными супами, фруктами, мясом... Для них отношения были неожиданными и незапланированными, которые обречены лишь на короткий промежуток времени. Они были как во временной капсуле. Время закончится, закончатся и отношения - мама это знала, но по-другому вести себя не могла. А Маяковский больше всех женщин любил Родину...
Из воспоминаний Элли Джонс: «Когда у нас уже некоторое время были близкие отношения, он спросил: «Ты что-нибудь делаешь - ты предохраняешься?». И я ответила: «Любить - значит, иметь детей». Он сказал: «О, ты сумасшедшая, детка!».
...Пришло время, когда он должен был возвращаться. Мне кажется, у него не было больше денег. Он сидел за своим столом, считал и писал. Он посмотрел на меня и сказал: «Тебе нужна теплая одежда. Ты не работала. Сколько будут стоить теплое платье, пальто и шляпа?». Я сказала: «Я сама могу все с легкостью оплатить». Маяковский настаивал, чтобы мы пошли и купили платье и пальто. Мы пошли в «Блюмингдейл». Он купил мне коричневое шерстяное платье и самое дешевое твидовое пальто, какое мы смогли найти. Потом он оплатил мне комнату - 50 долларов или около того».
В знак печали по поводу отъезда Маяковского Элли обрезала свои волосы - каштановая коса до сих пор хранится у их дочери.
Пароход увез Маяковского в «худшей каюте из худших кают» - на другую не было денег.
Элли вернулась домой одна.
Из воспоминаний Элли Джонс: «Я хотела броситься на кровать и рыдать - из-за него, из-за России, - но не могла. Моя кровать была устлана цветами - незабудками. У него совсем не было денег! Но он был такой. Как можно говорить, что он был грубым, или суровым, или жестоким?! Где он достал незабудки в конце октября в Нью-Йорке? Шло время, но от него не было никаких вестей. Я не хотела никуда переезжать, потому что тут он смог бы меня найти, если бы захотел. Я думала, что это конец».
Всего одна встреча В записной книжке Маяковского, на отдельной странице, написано лишь одно слово: «Дочка»... В первый и последний раз Патриция виделись с отцом в Ницце, в 1928 году, куда ее мама ездила по своим иммигрантским делам. Маяковский в это время оказался в Париже, и одна общая знакомая сообщила ему, где «две Элли». Он тотчас примчался в Ниццу, подошел к дверям и возвестил: «Вот я здесь!». Дочь мало помнит отца, только его длинные ноги, уходящие ввысь, и сильные руки.
- Однажды, будучи в Санкт-Петербурге, я смотрела в архиве рукописи Маяковского и нашла на одной из них нарисованный цветок. Я заплакала. Именно такие цветы я рисовала в детстве. Мне сразу вспомнилось, как я играю, чиркаю карандашом по отцовским бумагам - расшалилась, они полетели в разные стороны. Мать рассердилась и шлепнула меня. Маяковский возразил: «О, ты никогда не должна бить ребенка!». Еще он подарил мне игрушку - маленького серого слона. К сожалению, я потеряла его в Нью-Йорке.
Поэт вынужден был уехать в Париж, оттуда он послал в Ниццу письмо, которое было, пожалуй, самым драгоценным достоянием Элли Джонс. Оно былоадресовано «двум Элли», в этом письме Маяковский просил о повторной встрече. Но Элли считала, что больше им не стоит встречаться.
- Спустя несколько дней после смерти Маяковского Лиля Брик попала в его комнату в Лубянском проезде. Рассматривая бумаги отца, она уничтожила фото маленькой девочки, его дочери... Лиля была наследницей авторских прав Маяковского, поэтому существование дочери было для нее абсолютно нежелательным, - пишет миссис Томпсон.
У Патриции сохранилось несколько писем отца к матери, пара его рисунков. Один шарж 1925 года помещен в ее книге: в беззащитного поэта мечет стрелы любви Элли Джонс. Первым, кому Патриция решилась раскрыть семейную тайну после смерти матери, был Евгений Евтушенко. Просто подошла и представилась: «Привет, я - дочь Маяковского». Он сказал: «Покажите ваши документы». И тогда Патриция встала во весь, доставшийся ей от отца, рост, а Евтушенко, смерив взглядом, вынужден был признать, мол, да, что-то есть. В 1989 году миссис Томпсон рассказала корреспонденту журнала «Эхо планеты», что она является дочерью Маяковского. Это стало сенсацией для мировой общественности.
С 1991 года Елена Владимировна Маяковская, как она просит называть ее в России, вместе с сыном впервые приехала на родину родителей. Она оставила горсть земли с могилы матери на могиле отца.
Побывала на родине Элли Джонс в Давлеканово. Мать начертила ей план дома деда, и Патриция нашла там комнаты всех своих родных. Дом стоит и поныне, сейчас там расположился детский сад.
