Вы еще не забыли, что в конце мая в Ульяновске целую неделю шел фестиваль кино и телепрограмм для семейного просмотра имени Валентины Леонтьевой? И что он будет проходить ежегодно?
Так что готовьтесь заранее. И в следующий раз обратите внимание на документального кино, потому что большую часть конкурсных фильмов смотрели всего два журналиста и работник кинозала в музее%мемориале имени Ленина. На один из показов зашел председатель фестивального жюри, известный актер Борис Химичев. Удивился и % более часа отвечал на вопросы корреспондента «СК».
шли люди только из Ульяновска, причем не кинематографисты?
- Это как раз хороший знак. Не надо возить из Москвы свадебных генералов. Фестиваль - для Ульяновска, и хотелось бы, чтобы первый фестиваль судили местные люди.
Каждый город имеет скрытое настроение. До меня дошли слухи, что есть мечта расширить рамки фестиваля до международного. Не вижу необходимости. Фестивальное движение - это возможность познакомить регион с достигнутыми результатами. Если при этом коммерческая цель не преследуется, то не надо превращать Ульяновск в Канны. Каннам - Канново.
- Наблюдатели отметили зазор между содержательной и организационной сторонами мероприятия: интересная программа и недостаток рекламы в городе, отсюда - пустые залы на некоторых просмотрах, в частности, документального кино. Чья это вина столичных организаторов или принимающей стороны?
- Это недостаток любого фестиваля. Программу перенасыщивают, а потом трудно с этим справиться. Но вы правы, нужно было зазывать людей, громко кричать: мы приехали!
Любой фестиваль нуждается в четкой работе. Если мы сидим в пустом зале, значит, фестиваль не оправдывает свой статус - «для семейного просмотра». Впрочем, на другой площадке был конкурсный показ - полный зал. Человек 50 курсантов ну и что? Так и надо работать.
- Это напоминает советские времена, когда для заполнения зала на симфонических концертах приводили роту или две курсантов. Меня это всегда смущало, потому что в этом было какое-то насилие, хотя, разумеется, курсант имеет полное право на симфоническую музыку.
- Ну и хорошо. В советские времена организация была хорошая. А вот сегодня в кадре мне показывают дяденьку, обвешанного орденами, и он суетливо осеняет себя крестом (речь идет о документальном фильме «Война матерей». - С.Г.). Я к этому не привык. В этом есть натянутость - и авторская, и содержательная.
- Это же документальный фильм, и ветеран с медалями действительно осенил себя крестом у вечного огня!
- Ну и что, мы и президента видим, который крестится. Но это не убеждает меня в том, что это непроизвольное, внутреннее движение.
Это таинство, но к религии это не имеет отношения. Мы знаем случаи, когда люди демонстративно сжигали партбилеты. Лучше этого стесняться.
Это период, который ты либо принимаешь, либо не принимаешь - по карьерным или иным причинам, но ты живешь в этом времени.
Документальное кино - оно не проще игрового, даже сложнее. В нем трудно избежать назидательности. А любой указ чреват: я чувствую, что меня пытаются повести по чужой тропинке. Авторская позиция должна быть такая тонкая! Вот «Война матерей». Вы слышите название?
Понятно: матери потеряли детей. Но какой-то срез лживый: мы вроде как возмущаемся существованием войны, но заходим на эту тропинку с другой стороны. Нам как бы подкладывают кубики: вот сюда думайте.
- Я «рекламировал» фестиваль среди приятелей, и один из них сказал: «Документальное кино?
Нет уж, спасибо, я этих мерзостей и в жизни насмотрелся».
- Если что-то назидательное, то человек сопротивляется. Поэтому я сейчас не могу смотреть спектакли.
Потому что вижу их как бы изнутри, знаю всю эту кухню, а в этот момент мой коллега со сцены внушает мне, как он «чувствует» и «переживает».
Поэтому мне больше нравится кино - команда «Фас!», то есть - «Мотор!».
Мне в кино некогда задумываться над глубиной сценария. И второе: есть кино, а есть фильм. Кино - это сюжет: телега проехала, лошадь проскакала, бутылку разбили. А фильм - это когда мне дают «воздух», и я начинаю в нем существовать. Когда дается возможность ощущения.
Иногда в кино все бывает так лихо склеено, а я говорю: протяните время, покажите мне это женское лицо!
В этом для меня - фильм. То же - в документальном кино: растяните время, не надо мне никакой морали.
- Сейчас время такое - динамичное, поэтому и монтаж такой - динамичный.
- Нет, просто восприятие времени связано с возрастом. Помню себя помоложе, когда я учился в Киевском университете. Я вставал, бежал на Днепр, купался в ледяной воде, успевал вернуться в общежитие, крепко позавтракать, пешком дойти до университета, отсидеть лекции, поработать в лаборатории, позаниматься в тренажерном зале, сбегать на свидание... А сейчас? Утром проснулся, моргнул сижу с вами в зале, другой раз моргнул - будет вечер. День пролетел.
- Значит, первое образование у вас техническое?
- Радиофизический факультет. В театр я поздно пришел, после тридцати, поэтому для меня это время было сложным. Обычно после театрального института сначала бегаешь зайчиком, потом взрослеешь, а тут приходит взрослый дядька, гордится, что у него за спиной университет, и говорит другим - «подвинься». Я против театральных институтов. Потому что научить актерству нельзя. Я бы принимал в театральные институты только с высшим образованием.
Спятил радиофизик - иди в театр.
Я, когда был более наивен, носился с идеей контракта. Допустим, мастер Олег Табаков набирает 20 человек, ему государство за это платит копейки. А потом с актером государство заключает контракт: что со всех заработков он отчисляет Табакову процент. Так в Италии готовят певцов.
Мне повезло: я пришел в театр Маяковского к Николаю Павловичу Охлопкову, он меня нагрузил сразу тремя работами, это меня, может, и спасло от каких-то разочарований. Я играл Ясона в «Медее», Бориса в «Грозе», Лаэрта и Горацио в «Гамлете». Благодатное время! Тогда казалось, что есть какая-то тайна. Но - нет никакой тайны. Есть навык, есть в хорошем смысле цинизм профессии. И когда ты его ухватил, ты им пользуешься.
- В какой момент вы поняли, что вам нужна актерская профессия?
- Я работал слесарем, электриком, баллонщиком, вулканизатором, перегонщиком, грузчиком, трубочистом даже, а после всего этого мне ничего другого не оставалось.
Я горжусь одной хохмой на юбилее работников КГБ. Когда значимые фигуранты провозгласили тосты, настал мой черед. Я встаю и говорю: «А вообще, я вас чистил еще в 1961 году».
Пауза. Деды застыли с рюмками: ну все, артист выпил. Я выдержал паузу и говорю: «После двухнедельной проверки на лояльность меня запустили в ваше основное здание на площади Дзержинского, я давал подписку о неразглашении, но теперь, когда срок вышел, скажу: у вас там есть пять котлов, и я их чистил».
На старости лет я становлюсь фаталистом. Судите сами: по количеству сыгранных в кино ролей я вхожу в первую десятку актеров, число ролей зашкалило где-то за 130. Князей и дворян играл, полковников и генералов играл, рецидивистов играл... И что, я могу сказать про себя, что я гений? Конечно, есть какие-то способности, но и загадка есть: все же где-то там записано, кому что дано, и не надо ничего придумывать, оно все равно произойдет.
- В сериал какой-нибудь не хотите?
- Тут проблема возраста подкралась! Все сценарии - для тех, кому от двадцати до сорока. Деваться некуда.
Значит, стоп, машина. Кому интересно, как на экране два старика будут целоваться? Значит, надо, чтобы ей было 20, а ему 25. Уже веселее! Выходит, мне осталось играть только деда, а его нет в сценарии! Кто его знает, почему...
- В этой ситуации на помощь приходит классика. Есть успешные экранизации, например, «Идиота».
- Очень плохая картина, «раздутый» Женя Миронов просто отвратителен. Вот есть экранизация «Собачьего сердца». Считаю, очень плохая. Мне живая собака не нужна, и Булгаков не это писал. Я играл спектакль «Собачье сердце». У нас спектакль был на уровне притчи. Весь мой разговор с Борменталем кончился тем, что я на две недели загремел в больницу. Потому что ему надо было втемяшить: «Не читайте советских газет!». Это не претензия к замечательному артисту Евстигнееву. А работа Миронова - штамп.
Когда Мышкина играл Иннокентий Смоктуновский - я смотрел с открытым ртом, а меня пронять сложно. А здесь - ноль, слабенько. Команда актеров сильная, но штампы махровые. А вы думаете, я не пользуюсь штампами?
- Наверное, штампы необходимы, потому что если каждый раз играть на разрыв, то скоро помрешь...
- Все это легенды. Если ты шизофреник, то надо лечиться. Ты на разрыв? Тогда иди отдыхай.
- Значит, профессионализм актера заключается, чтобы создать честную иллюзию?
- Безусловно.
- А как быть с Высоцким?
- А что Высоцкий? Я знал его, но в друзьях не ходил. Даже не уследил, когда он стал Высоцким, при том что мы общались. Когда начались съемки «Место встречи изменить нельзя», еще не было его бума. В этом фильме я должен был играть Фокса. Мы сидим у режиссера Говорухина - Конкин, Высоцкий, Удовиченко и я, всех нас он утверждает на роли. Разъехались. Через какое-то время я жду вызова в Одессу. Встречаю Белявского. «А, привет, завтра лечу в Одессу». - «И я в Одессу». - «Я к Говорухину». - «И я к Говорухину!». - «Да мне осталось еще два съемочных дня». - «А я собираюсь начинать. Ты кого играешь?» - «Фокса». - «Так я же утвержден на роль?!».
Потом в телевизоре Говорухин оправдывался: «Да, у нас на роль Фокса был утвержден замечательный артист Химичев, но мы подумали, что он так на себя все потянет, и решили пригласить другого актера, который существовал бы менее вызывающе».
- У актеров в такой ситуации остается обида на режиссера или на товарища?
- Не знаю, как у кого - у меня остается. По непроверенным данным, было на самом деле следующее. Первая сцена в ресторане снималась без Говорухина, режиссировал Высоцкий.
Все уже забыли, что утвержден Химичев. «Фокс! Где Фокс? Давайте Белявского!». Вот простой ответ. Я, наверное, вас уже заговорил?..
