В руках адвоката Лидии Агеевой стопка конвертов, открыток, исписанных безукоризненным каллиграфическим почерком.
- Это послания знаменитого Миши Шаха, - говорит Лидия Сергеевна, - настоящего рецидивиста. Шах - личность незаурядная: больше полугода на свободе не жил, шесть судимостей, вор, специализировался исключительно на краже продуктов.
Я его начала защищать с третьей судимости. С тех пор, где бы я ни была, меня всегда разыскивало известие, что Миша Шах опять нуждается в моей защите. Особым доверием он ко мне проникся сразу, как узнал, что детдомовских я принципиально защищаю бесплатно. Сам Миша воспитывался в детдоме и всю жизнь был беззаветно предан своим "однополчанам". С этого в общем-то и началась его история.
Родился Миша Шах в предвоенном 40-м. Да и не Миша Шах вовсе он тогда был. Настоящего имени своего мальчишка не знал, как и родителей. Всего годик ему был, когда война отняла у него мать и перекроила судьбу на свой лад.
Детдом дал все: кров, семью, возможность выжить. А от родителей (отца или матери?) Мишке достались в наследство необыковенно талантливые руки с сильными, красивыми пальцами художника. Его рисунками засматривалась вся детдомовская ребятня. Учителя возлагали на него большие надежды. Родился, дескать, мальчишка не без искры Божьей. Среди детдомовской братии Мишка вообще отличался особыми способностями к учебе. Вот поэтому и пришлось ему раньше других оставить родное гнездо и начать самостоятельную жизнь - Мише Шаху дали направление на учебу в культпросветучилище, чтобы "развить талант мальчика".
Будущность великого художника маячила где-то в неопределенном будущем, зато вплотную он столкнулся с небходимостью выживать на мизерную стипендию. Без детдомовских харчей даже щупленький, почти бестелесный, Мишка начал затягивать пояс потуже.
Зимой интуитивно, с голодухи, с ребятами нашли лаз в склад, где была запасена картошка. Мишка Шах с легкостью проникал в небольшое отверстие и подавал друзьям добычу. С горячей картошкой по вечерам жизнь пошла веселее. Перезимовали. А весной, когда мальчишки в очередной раз отправились на "дело", их поймали с поличным. Был суд. Мишке дали год, условно. Из училища с позором выгнали. Можно было, конечно, вернуться в детдом, но тогда уж "вором", а не "художником". Подумал и не вернулся. Решил, что выживет и добьется всего сам. А пока, чтобы не пропасть, на первое время прибился к своим, бывшим детдомовским, которые ютились у кого-то на квартире. Закон детдомовского братства непреложный: своих не оставлять. Не оставили и даже взяли с собой... грабить заведующую продмагом. Мальчишек больше интересовали запасы съестного, деликатесы, которых, по легенде, у зажиточной дамы было видимо-невидимо. Когда вскрыли квартиру, стали шарить по шкафам, холодильникам. А Мишка замер перед великолепной горкой, на которой стояло шесть фарфоровых слоников. Один другого меньше. А последний - самый крохотный - так понравился мальчишке, что, не задумываясь, смел всех слоников за пазуху.
Ушли тихо. Вечером пировали. Мишка показывал своих слоников, раздарил всех, решил себе оставить крохотного... Только найти его никак не мог. Видимо, где-то по дороге выронил.
Неизощренные еще в воровском деле дотдомовцы где-то наследили. Словом, был обыск. У мальчишек нашли пять слоников из квартиры завмага, а шестой, самый маленький, оказался уже у следователя в руках.
За плечами Шаха было уже две судимости. Свое 20-летие он встретил в заключении - второй раз его осудили на пять лет. В тюрьме, как ни странно, возродилась былая слава "настоящего художника". Талантливые Мишины руки брались за оформление тюремных стендов, стенгазет. Четкий, удивительно красивый почерк Шаха по-прежнему восхищал, только теперь уже не учителей из детдома, а тюремное начальство. В часы досуга он развлекал себя и товарищей рисованием живописных картинок на тюремную тематику.
Ждал свободы. А когда она пришла, понял, что в общем-то не знает, что с ней делать. Мечтать о славе художника показалось теперь глупым. Свои встретили Мишу бурно, его ждали. Молодняк из детдома заглядывался на него с уважением. О нем говорили: "Держись Шаха, с ним не пропадешь".
Третья судимость у Шаха была за ограбление винного магазина. "Работал" с молодыми. Брали водку, коньяк. В пустой кассе оказался только рубль с мелочью. А в ходе следствия новость: их обвинили в краже огромной суммы, якобы деньги из кассы перед закрытием не были сданы. Тогда адвокату Агеевой пришлось все перевернуть, добиться ревизии, переучета. Удалось доказать, что директор магазина "по случаю" пытался решить давнюю историю с недостачей. И все же часть чужой вины Шах взял на себя добровольно. Он твердо решил: рано молодым идти на скамью подсудимых. И упрямо настаивал, что воровал один. На этот раз он расстался со свободой на семь лет.
По правде говоря, он так и не научился ее любить. Стоило Шаху появиться на свободе, как вокруг него начинали тесниться малолетки. Кто-то искренне верил в легенды о нем, как о защитнике и покровителе, кто-то просто четко понимал: рядом с Шахом можно поживиться, причем с минимальным риском. Он старался не разочаровывать ни тех ни других, принимал роль, которую ему отвели "однополчане по сиротству".
Четвертый раз его судили за нападение на продуктовый склад геологов, пятый - за воровство в палаточном городке туристов. Если по размерам нанесенного ущерба все можно было взять только на себя, - брал. Если было видно, что "работали" несколько человек, выбирал еще двоих-троих, что постарше, и с ними держал ответ за десятерых.
- Мише Шаху было уже 50, когда мы встречались в последний раз, - рассказывает Лидия Агеева. - Тогда он попался на подвальных кражах. Воровал, конечно, не один. На дело с ним ходило человек по 10. За вечер обчищали несколько подвалов. А попались глупо. Дело было зимой, под утро. Снег выпал пушистый. Чуть посветлело - милиция по свежим следам прямо к Шаху и его ребятам пришла. Он, конечно, все опять взял на себя.
Помню, уже тогда Миша неважно выглядел - худой, желтый. Глаза тусклые, а руки - красивые, с длинными пальцами - бессильно лежат на коленях. Сколько мы говорили, все время подкашливал. Думаю, у него был туберкулез. Обычное дело для тех, чья жизнь проходит в тюрьме.
- Миша, - говорю, - а у меня тоже подвал обчистили.
Он встрепенулся, отвечает:
- Не наша работа. Был бы на свободе, мигом бы выяснил, чья территория.
- А зачем опять всю вину на себя берешь?
- А мне что, мне уже ничего не надо. А они, молодые, может быть, еще разберутся, как на свободе жить. Я этого никогда не понимал.
После этого дела я о Мише Шахе никогда ничего не слышала. Было даже странно, что он ушел из моей жизни. Остались от него только письма да еще неизменные открытки и носовые платочки к 8 Марта. Не думаю, что он освободился и зажил мирной жизнью. Скорее, у него действительно был туберкулез.
Татьяна ЗАХАРЫЧЕВА.
